— Как получилось, что Вы — врач, продолжатель врачебной династии, стали защищать пациентов?

— Действительно, в моем окружении все врачи. Мой папа — уролог, мама — терапевт, супруга — кардиолог, сам я — врач анестезиолог-реаниматолог. И всех нас очень потрясли события 2007 года, когда из-за врачебной ошибки двухмесячной Сони Куливец ампутировали руку. Врача и медсестру признали виновными и приговорили к лишению свободы. В следственном изоляторе доктор покончил жизнь самоубийством. Я начал изучать работы известных специалистов в сфере медицинского права и понял, что правовое регулирование подобных споров у нас в стране находится в зачаточном состоянии. Тогда у меня и созрело решение пойти на юридический факультет.

— Каким было Ваше первое дело?

— Первое дело по защите прав пациентов было связано с отказами в выдаче лекарственных средств льготникам. Дело было сложным из-за недостатка опыта и судебной практики. Фактически суды не знали, как работать с такими исками, и нам пришлось разбираться вместе. Одержав победу, мы создали прецедент, который в дальнейшем помог защитить интересы большого количества людей.

— С какими проблемами к Вам обращаются чаще всего?

— Самое типичное обращение: пациенты или их родственники убеждены, что медицинская помощь была оказана с нарушениями, при этом они не могут четко сформулировать дефекты, которые были допущены медицинскими работниками. Много жалоб, связанных с пластической хирургией, восстановлением “женского здоровья”, а во время пандемии было много вопросов по поводу лечения коронавируса. 

— Что самое сложное в "пациентских" делах?

— Сложности могут возникать на каждом этапе. Частные клиники, медицинские страховые компании, государственные учреждения могут отказываться выдавать информацию, ссылаясь на врачебную тайну. Несмотря на позицию, высказанную Конституционным судом в 2020 году о законности предоставления медицинской документации родственникам умершего, лечебные организации продолжают искать лазейки, чтобы документы не выдавать. Предлоги бывают самые нелепые, например, просят принести доверенность от умершего пациента, что он нам разрешает получить его документы.

В таких делах важно понимание терминологии, знание клинических рекомендаций, клиническое мышление. Всего один пропущенный анализ или обследование может спровоцировать каскад ошибок, которые приведут к неправильному диагнозу, неверно назначенному лечению и смерти пациента. Знания и практический опыт в здравоохранении серьезно помогают мне в работе по таким делам. 

Большую часть времени судебного разбирательства сейчас занимает проведение судебно-медицинской экспертизы. Иногда нам удается доказать вину лечебного учреждения и без проведения экспертизы, правда, это бывает редко.

— Так почему доказать врачебную ошибку столь сложно?

— В медицине существует серьезная проблема признания ошибок. Считаю, что это последствия криминализации медицинской деятельности, когда даже за незначительный дефект можно получить реальный срок. Получается, что строгость законов смягчается необязательностью их исполнения. По-прежнему приоритетным остается сокрытие ошибок с целью избежать наказания. 

В моей практике было много случаев внесения исправлений в медицинскую документацию, подделки документов, серьезного расхождения между результатами экспертиз. Вот сейчас я как раз пишу заявление в следственный комитет на эксперта, который фактически на белое говорил черное.

Хотите доказать ошибку и добиться справедливости? Приготовьтесь к тому, что вам придется противостоять судебной системе и неуместной корпоративности.

— В русском языке появилось понятие «потребительский экстремизм». Насколько он распространен среди пациентов? 

— Это понятие больше распространено среди медицинского сообщества. Если пациент подал жалобу или исковое заявление в суд, то, по мнению ответчиков, он обязательно становится «экстремистом», террористом, злоупотребляет своими правами.

В действительности повсеместное применение термина «пациентский экстремизм» не более чем демонизация желания пациента или его родственников отстоять свое право на качественную, доступную и своевременную медицинскую помощь, гарантированную государством.

Настоящее злоупотребление правом со стороны пациента встречается так же редко, как умышленное причинение вреда врачом при оказании медицинской помощи. В моей практике таких случаев не было.

— Минимальная и максимальная суммы, присужденные судами пациентам и их родным в виде компенсации морального вреда?

— Размер компенсации зависит от количества допущенных дефектов, наличия прямой или косвенной причинно-следственной связи и степени тяжести вреда здоровью. На сегодня самая незначительная сумма, которую присудил суд за смерть двухмесячного ребенка, составила 250 тыс. рублей каждому родителю. Самая большая сумма – почти 6 млн рублей за смерть матери и тяжкий вред здоровью ребенку.

Долгое время самым большим взысканием за медицинскую ошибку: заражение пациента ВИЧ инфекцией при переливании крови было 5 млн руб., потом в Санкт-Петербурге суд назначил компенсацию 15 млн руб. за смерть ребенка и тяжкий вред матери при родах. Сейчас максимально известная сумма компенсации за причинение смерти при оказании медицинской помощи в России составляет 50 млн руб. Думаю, что эта цифра еще долго будет оставаться самой крупной. 

Бывает сложно понять, чем руководствуются судьи при назначении размера компенсации морального вреда. Эта проблема распространена не только в России, единой методики расчета размера компенсации еще не придумано. 

— Какие ошибки чаще всего допускают врачи? 

— Основная ошибка — недооценка степени тяжести пациента. Работая анестезиологом-реаниматологом уже почти 20 лет, я понимаю, что в первую очередь необходимо исключать самые тяжелые состояния, готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Беспечность в медицине приводит к непоправимым последствиям.